В.Н. Пармон, член-корреспондент РАН,
директор Института катализа СО РАН им. Г.К. Борескова
Институт катализа относится к числу самых крупных академических институтов Сибири. У нас две площадки: в городах Новосибирске и Омске. Суммарная численность персонала около 1100 человек. Особенность деятельности Института в том, что его основной научный продукт — технологии. То есть то, что называют "чистой" интеллектуальной собственностью или "чистым" интеллектуальным продуктом, который, образно выражаясь, заключен в конечном итоге лишь в нескольких килограммах бумаги. О некоторых специфических следствиях вхождения в открытый рынок с таким интеллектуальным продуктом в отсутствие чьей-либо поддержки и пойдет речь.
Относительно масштабов нашего вхождения в рынок. По итогам 1995 года около 40 % общего бюджета Института составляли деньги по прямым контрактам с промышленностью. При этом около 32 % составили поступления в виде твердой валюты за счет выполнения зарубежными фирмами. В 1994 году доля валютного финансирования была около 17,3 %. Надеемся, что в 1996 году доля валютных поступлений будет больше, чем в 1995.
Прежде всего относительно того, когда вообще наука способна входить в настоящий рынок. Глубоким заблуждением является мнение, что адаптированной к рынку может стать любая наука.
Нельзя полностью согласиться с новым российским законом "О науке и государственной научно-технической политике", рассматривающим науку только как фундаментальную и прикладную. На самом деле существуют четкие три линии: фундаментальные, поисковые и по-настоящему прикладные исследования. Различие этих линий именно в том, кто и как их финансирует.
"Чистые" фундаментальные исследования ни у нас, ни за рубежом никогда, ни раньше, ни теперь выйти в рынок в качестве товара не могут. Научная разработка становится товаром только тогда, когда к ней появляется интерес у конкретных заказчиков, то есть на достаточно продвинутой стадии исследования. Поэтому о товарности научной разработки и о рынке можно начинать говорить не ранее стадии поисковых исследований. Настоящий же рынок начинается только в том случае, когда появляется прямой небюджетный заказчик, как правило, на стадии прикладных исследований; даже на Западе поисковые исследования сюда попадают только изредка.
Существенно, что в развитых рыночных странах для поддержки исследований на ранних стадиях в ряде случаев используется дополнительный нерыночный, но и негосударственный механизм — рефинансирование внутри фирмы. В нашей стране этот механизм пока не отработан.
В связи с изложенным речь далее пойдет только о научных разработках, находящихся на достаточно продвинутой стадии, — то есть на стадии поисковых и прикладных исследований. Мои соображения по поводу некоторого элемента товарности фундаментальных исследований в связи с появлением фондов-меценатов типа РФФИ изложены в отдельной статье (см."Вестник РФФИ", 1996, № 5).
Научная продукция, научная работа становится товаром только при условии наличия в ней нескольких обязательных элементов.
Если о первых двух элементах, отраженных в таблице, знают все, то про три последующих элемента иногда забывают. В то же время это очень существенно, по крайней мере при разработке того, чем занимается наш Институт, — химических технологий, ориентированных на производство достаточно крупнотоннажной продукции.
Часто полагают, что хорошая разработка всегда имеет рынок. На самом деле это далеко не так. Типичными движущими силами для разработки рынка для научной продукции являются, прежде всего, принципиальная новизна материала или продукта, который получают с помощью предлагаемой технологии (например, продукт имеет настолько специфические качества, что ничем не может быть заменен), а также острая необходимость расширения или реконструкции существующего производства у заказчика, наличие свободного сектора рынка либо экологические ограничения на уже существующие производства. Необходимо отметить, что все эти факторы очень существенны.
Положительным движущим силам всегда сопутствуют типичные отрицательные силы. Если существует установившееся производство с запасом мощности, то никакие силы не смогут подтолкнуть настоящего рыночного заказчика на использование новой разработки. Если при улучшении технологии у заказчика произойдет потеря рабочих мест на существующем производстве, он обычно также откажется взять новую разработку. Очень специфическим, но существенным и отрицательным моментом при передаче наших отечественных разработок заказчику из развитых индустриальных стран может стать возникшая при этом необходимость импортировать стратегически важные для использования новой технологии материалы из политически нестабильных регионов типа России и СНГ. Если эти материалы могут существенным образом повлиять на стабильность производства на Западе, мы тоже никогда не сможем заставить взять нашу разработку, насколько бы хороша она ни была.
Самый сложный и нередко очень болезненный аспект, который, к сожалению, у нас в печати пока никто не затрагивал, — это то, что происходит с самой научной организацией, когда она входит в рыночную структуру.
Прежде всего, это, конечно, наличие по-настоящему неординарной разработки или соответствующего научного или технологического задела. Очень существенным является наличие способности у организации подготовить и выдать заказчику необходимые объемы информации. Как мы иногда говорим между собой в Институте, речь идет о том, что мы должны обладать возможностью передать заказчику реальные "ноу-хау" (т.е. дать информацию о том, как сделать), а не "know-where" (т.е. информацию о том, где взять). Приходится это отмечать, потому что, к сожалению, очень часто хорошо информированные сотрудники академических институтов выходят (по крайней мере, выходили на первых порах и мы) с предложениями, где наши знания ограничивались знанием лишь того, что у кого-то что-то есть.
Товарность научной продукции начинается только тогда, когда мы сами можем подготовить весь необходимый материал для передачи заказчику. Чрезвычайно серьезным элементом здесь является способность организации обеспечить высокую степень режима конфиденциальности и охраны интеллектуальной собственности. На этом имеет смысл остановиться отдельно.
Без наличия элемента конфиденциальности или при отсутствии защиты разработки никакая крупная фирма никогда не пойдет на сотрудничество и не согласится на передачу и оплату интеллектуальной продукции.
Прежде всего, должно быть осознанное желание персонала вести работу именно через свою организацию. Поэтому у нас неоднократно возникали и возникают "трения" со многими посредниками и фондами, включая фонд МНТЦ, которые пытаются оплачивать работу сотрудникам институтов непосредственно "из рук в руки". Наша категорическая точка зрения — научная организация может быть стабильной только тогда, когда ее сотрудники за основную работу получают деньги в кассе этой организации. Любые малые предприятия, любой малый бизнес, организованный внутри научного института, разрушают серьезную структуру управления институтом. В частности, это послужило основой и эволюции наших взглядов на оптимальный путь передачи научных разработок для их промышленного использования. Согласно нашим нынешним представлениям, для разработок нашего типа наиболее подходящей является обычно система продажи лицензий, но не создание совместных предприятий, акционерных обществ и т.п. (хотя в ряде конкретных случаев мы не отрицаем и их целесообразность).
У персонала организации не может быть осознанного желания вести передачу разработки заказчику именно через свою организацию без, во-первых, обязательного доверия руководству организации и, во-вторых, стабильности правил внутренней жизни организации. Важным элементом являются также персональные контракты с сотрудниками. При этом очень часто здесь дело даже не в повышенной оплате труда перспективных сотрудников, способных реально довести разработку до товарности, но в моральном аспекте выделения их над средней массой. (То же относится, безусловно, и к чисто фундаментальным исследованиям.) И, конечно, важным элементом, особенно на данном этапе (хотя это не типично для крупных фирм в западных странах), являются высокие персональные поощрения авторов разработок при успехе этих разработок. Я не имею права оглашать конкретные размеры этих поощрений, но могу сказать, что по одному из лицензионных платежей коллектив из менее чем десяти сотрудников получил разовые авторские поощрения в размере приблизительно половины месячного фонда заработной платы всего Института.
Главное, чтобы сотрудники осознавали, что работать через свою организацию им надежнее, комфортнее и выгоднее (в том числе в финансовом отношении, так как при хорошем реноме организации заказчик заплатит ей в десятки раз больше, чем персонально автору разработки).
Очень важным (и об этом мы говорили еще несколько лет тому назад, когда готовили документы по принципам охраны интеллектуальной собственности в Сибирском отделении РАН) является добровольное соблюдение режима конфиденциальности. Никто и никогда с помощью каких-либо специальных формальных актов и подписок не сможет предотвратить утечку конфиденциальной информации, если только сотрудники, являющиеся непосредственными носителями этой информации, не захотят соблюдать такой режим сами. К сожалению, при этом включаются ограничения на переток производственной информации даже внутри самой организации. В результате академические организации становятся более замкнуты, более закрыты, чем это было принято в нашей прежней жизни. Начинают работать ограничения на преждевременные публикации по тематикам перспективных разработок, что тоже не типично для академических организаций. Очень существенно отсутствие утечки информации о партнерах и экономических параметрах соглашений с ними и тому подобное. Без этого "играть" в товарность научных разработок абсолютно безнадежно.
Неожиданной, но, как показал опыт, типичной и очень серьезной проблемой при передаче разработок заказчику является и их "отторжение" от автора, нередко происходящее "со скрипом" в связи с ревностью автора к своей разработке и желанием осуществлять ее мелочную опеку путем отказа в передаче заказчику небольших, но важных "ноу-хау". В ряде случаев проблема отторжения возникает в связи с мнением автора о том, что выгоднее выполнить последовательно несколько мелких контрактов (или хоздоговоров), чем передать разработку полностью и навсегда. На основании своего опыта можем утверждать, что такая мелочность в условиях открытого рынка в результате оказывается разрушительной.
Серьезным элементом является опережающее действие патентных служб, в том числе финансирование патентования перспективных разработок не за счет заказчика. Что касается нашего Института, то только в 1996 году для поддержки наших патентов за рубежом и заявки новых нами потрачено около 70 тысяч долларов. Если не поддержать патенты, не заявить новые, — рынка не будет. К сожалению, на данный момент коэффициент возврата затраченных на патентование средств пока еще невелик и составляет около четырех долларов в виде платежей за лицензионные соглашения на один затраченный доллар.
Крайне серьезным фактором является наличие в организации высококвалифицированных менеджеров и юристов, — это достаточно новый элемент для наших научных организаций. Привлечение и содержание таких "нетипичных" специалистов пока под силу только крупным институтам (в перспективе в условиях РАН речь могла бы идти о группах однородных институтов); в частности, здесь есть свои проблемы, касающиеся нетипичной для академических институтов системы оплаты труда и поощрения таких специалистов.
Очень важно, чтобы организация могла диктовать заказчику цену на разработку. Исходным и принципиально важным элементом здесь является умение правильно оценивать стоимость научных разработок, не переоценивая их, но и не допуская занижения реальной цены. Алгоритмы таких оценок не очень сложны и хорошо известны. Кроме того, очень существенным моментом является финансовая независимость от заказчика в ходе подготовки соглашения. Это влечет за собой, в частности, повышенные расходы организации на патентование, на проведение переговоров, включая представительские расходы. Ничего зазорного в этом нет, и к этому надо привыкать. Да, в настоящий момент наш Институт вынужден нести достаточно большие представительские расходы, включая поездки за рубеж за свой счет для рекламы разработки или к заказчику. Если мы хотим назначить за разработку высокую цену, к заказчику мы должны приехать за свои деньги, а не быть оплаченными им гостями.
К сожалению, надо сознавать, что суммирование перечисленного приводит к выводу о существенной внутренней перестройке организации в ходе ее адаптации к рынку. Академическая организация, которая по-серьезному переходит на колеса рыночной экономики, перестает быть обычной открытой научной организацией и становится фирмой. Очень важно, что механизм регулирования всего этого вынужденного внешними обстоятельствами процесса перехода от обычного академического института к фирме очень деликатен, особенно на нынешнем, переходном этапе. Огромный вред здесь могут принести некоторые недостаточно обдуманные законодательные и ведомственные акты, которые в ряде случаев несут огромную разрушительную силу.
Одним из таких актов с разрушительной силой является недавнее постановление Президиума РАН о порядке контроля за внешнеэкономической деятельностью институтов. Это постановление предписывает передавать в малоконтролируемые ведомственные инстанции по две (!) полные копии каждого контракта со всеми зарубежными партнерами. Если следовать этому постановлению, все контракты с нашими партнерами можно перечеркнуть, потому что конфиденциальность для партнера значит очень многое — это возможность опередить кого-то в борьбе за рынок. Почти всегда в соглашениях с фирмами у нас имеются специальные условия о том, что мы не раскрываем даже названия фирмы, с которой работаем.
Актом разрушительной силы может стать и готовящийся Госдумой закон о служебных изобретениях. По крайней мере первый вариант этого закона, который приходил на согласование в СО РАН, обладал страшной разрушающей силой, способной "под сурдинку демократизации" дезорганизовать работу любой научной организации, будь то государственной или частной. По-видимому, до того, как принимать этот закон, надо еще раз все реально продумать и взвесить.
Пропадает или нет реальный научный потенциал академической организации, которая входит в рынок? Если рассмотреть динамику числа публикаций по нашему Институту, характеризующую творческую активность научных сотрудников в "открытой" науке, то видно, что число публикаций (в расчете на одного научного сотрудника) в жестко рецензируемых научных журналах не только не упало, но даже несколько возросло. Хотелось бы надеяться, что оно и дальше не упадет. Резко выросло число тезисов, что является следствием увеличения свободы передвижений, — у научных подразделений появились свои заработанные деньги на участие в конференциях. Количество патентов и авторских свидетельств сохраняется приблизительно на одном и том же уровне, хотя в будущем мы ожидаем падение их числа. Это связано с тратой нами огромных денег, причем своих, на патентование, и мы начинаем проводить все более жесткий отбор разработок с точки зрения целесообразности их патентной защиты.
Анализ относительной зависимости коммерческой цены разработки от степени ее завершенности по обычной классификации показывает, что затраты на достижение каждой последующей ступени в завершенности разработки десятикратно превышают затраты на достижение предыдущей ступени. Коммерческая цена разработки тоже резко возрастает при продвижении уровня разработки. При этом наибольшее возрастание коммерческой цены разработки достигается на уровне пилотного либо демонстрационного образца. При дальнейшем продвижении уровня разработки ее коммерческая цена повышается не так быстро.
Исходя из опыта нашего Института, можно сделать вывод о том, что при работе без партнера-заказчика продвижение разработки только за счет собственных средств приводит к оптимуму отношения "величина дохода : объем собственных затрат", после которого данное отношение резко падает. Этот оптимум приходится на уровень пилотного или демонстрационного образца, то есть на уровень, который для хорошо знакомой нам области химических разработок уже не является уделом обычного академического института — обычные академические институты в своих разработках очень часто останавливаются, не дойдя даже до серьезного ОКР. В нашей стране оптимального товарного уровня разработки сейчас могут достичь только те организации, которые оказались специально подготовленными к передаче технологий в промышленность. Такие организации раньше назывались межотраслевыми научно-техническими комплексами, сейчас это — государственные научные центры Российской Федерации. Поэтому у нас нет сомнений в том, что в случае возможного разрушения еще неокрепшей системы государственных научных центров российская наука окончательно потеряет возможность (по крайней мере в области химии и химических технологий) доводить свои разработки до оптимального уровня их товарности на международном рынке технологий.
Ситуация резко меняется, если работа химического института ведется вместе с партнером-производителем, финансирующим часть затрат разработчика. При этом отношение уровня доходов к уровню затрат возрастает на два порядка, если считать за нуль отсчета затраты на НИР.
Очень существенно влияние степени завершенности разработки и на сроки ожидания "роялти" — реальных поступлений разработчику от использования разработки в промышленности. Цифрами на рис. 4 показаны нынешние типичные для нашей страны темпы такого продвижения, а цифры в скобках показывают то, что можно сделать в случае очень хорошей организации работы и при реальном интересе заказчика. При этом от уровня НИР до уровня активной коммерциализации можно дойти за 3-5 лет (один из таких примеров обсуждается ниже).
Два элемента этой структуры известны всем. Это финансирование доведения разработки до необходимого уровня или ее научного сопровождения, а также лицензионные платежи. Однако наша практика показала, что довольно часто сильные научные организации, которые знают цену своим разработкам и способны организовать "конкуренцию" между заказчиками за свои разработки, могут дополнительно получать немалые деньги путем заключения так называемых "опционных" соглашений. Опционное соглашение с фирмой подразумевает наши обязательства в течение какого-то времени (например, трех-четырех месяцев) не вступать в контакты с другими фирмами по поводу данной разработки. И, наконец, безусловно, самым желанным видом платежа, который, к сожалению, не всегда возможен, — это "роялти", т.е. платежи заказчика от реального объема промышленного использования разработки. С 1995 года мы на себе стали ощущать, что это действительно очень хорошо, — работа уже завершена, а деньги за нее продолжают поступать. Именно такие платежи позволят научным организациям находить реальные не— бюджетные средства для развития фундаментальной науки и создания новых заделов. От обычных "текущих" контрактов серьезных средств на поддержку дополнительных исследований ожидать не приходится — рынок не дает возможности увеличить цену контракта сверх необходимого финансирования заказанной работы.
Ниже приведены некоторые конкретные примеры товарных разработок Института катализа СО РАН.
Прежде всего, это так называемые "РЕВЕРС-технологии", которые в больших масштабах стали использоваться и у нас в России, и в СНГ, и в дальнем зарубежье. В настоящий момент масштаб использования этих технологий только по одному из обеспечиваемых ими природоохранных процессов характеризуется цифрой около 1 млн тонн серной кислоты, получаемой из диоксида серы, который ранее выбрасывался в атмосферу из труб заводов цветной металлургии. Лицензию на использование систем очистки промышленных газовых выбросов с помощью "РЕВЕРС-технологии" купила, в частности, американская фирма "Монсанто Энвирохэм"; сейчас эта фирма выплачивает лицензионные роялти за коммерческое использование нашей технологии в США.
В табл. 4 суммированы данные по вводу в эксплуатацию промышленных установок с использованием "РЕВЕРС-технологий". Видно, что в 1995 году были запущены четыре промышленные установки, причем три из них — в США; в 1996 году в США запустили еще три такие установки. Мы надеемся, что спрос на установки, использующие нашу технологию, будет развиваться и дальше.
Евро-американская фирма "ДСМ" внедрила в массовом масштабе наши катализаторы получения полипропилена и с 1996 года тоже начала платить Институту большие роялти.
Успешными в коммерческом плане оказались каталитические газовые камины для массового использования "ТЕРМОКАТ-1". "ТЕРМОКАТ-1" знают многие новосибирцы, эти камины сейчас доступны во многих магазинах. Для нас же это — массовое производство товаров широкого потребления; количество выпущенных каминов достигло уже многих десятков тысяч штук. Можно было бы и далее расширять производство каминов, если бы не сложности с дополнительными инвестициями на такое расширение.
Неплохо на внутреннем российском рынке технологий идут новые разработки Института в области переработки углеводородного сырья в бензины. Надо сказать, что неплохо эти технологии идут потому, что, во-первых, работу по коммерциализации этих разработок ведет автономная структура Института — КТИ "Цеосит", и, во-вторых, на нашем российском рынке мы работаем с помощью западных инжиниринговых фирм. Последний момент — особый, здесь есть о чем задуматься и законодателям. Действительно, подобные западные фирмы должны были бы пользоваться особой благосклонностью государства — ведь они помогают развивать и укреплять наш собственный российский научно-технологический потенциал.
Единственный отечественный катализатор крекинга (процесса, обеспечивающего высокую глубину переработки нефти), который выдержал испытания открытым рынком у нас в России, — это катализатор Омского филиала Института. В 1995 году Омскому НПЗ с помощью наших катализаторов удалось достичь таких же глубин переработки нефти, как и на самых лучших импортных катализаторах. Есть надежда и на дальнейшие улучшения показателей. Здесь тоже есть о чем подумать, в том числе и законодателям. Действительно, несмотря на то, что отечественной технологии удалось выдержать чрезвычайно жесткую конкуренцию на открытом внутреннем рынке, Минтопэнерго РФ недавно приняло решение о строительстве отечественного производства новых катализаторов крекинга, но... по устаревшей западной технологии.
Интересна и показательна динамика событий в ходе одного из примеров удачной инновационной деятельности за рубежом. В 1994 году, когда по одному из разрабатываемых нами процессов новейшего поколения имелись результаты только на уровне НИР, но, по удачному стечению обстоятельств, у нас уже был патент на этот процесс в США, в контакт с нами по своей инициативе вступила крупная американская фирма (имя фирмы будет обнародовано в конце этого года при публичной презентации нового, теперь уже разрабатываемого совместно с фирмой промышленного процесса). А уже летом 1996 года фирмой была запущена пятиэтажная пилотная установка, выстроенная специально для того, чтобы воспроизвести в полупромышленном масштабе имевшееся у нас в 1994 году "в пробирках". В 1999 году фирма намерена запустить крупнотоннажное промышленное производство, после чего Институт будет получать роялти. Одновременно начаты переговоры с другими фирмами, которые хотели бы тиражировать эту разработку. То, как проходит взаимодействие с упомянутой американской фирмой, уже можно назвать "стратегическим сотрудничеством". Действительно, начиная со следующего года и на протяжении трех лет вперед, на доработку технологии мы гарантированы контрактом, размер которого составляет почти 10 % от нынешнего бюджета Института. Это — уже серьезно, причем данная плата — не за лицензию, а на расширение исследовательской (в том числе фундаментальной) деятельности в обмен на предоставление фирме достаточно большого объема прав на действительно первоклассную технологию. Роялти от использования технологии должны будут поступать отдельно, и если все будет хорошо, то это будут еще более крупные суммы.
При всем кажущемся оптимистичном настроении Института катализа необходимо все же отметить и существование у него множества нерешенных проблем и трудностей внутреннего порядка. Однако существуют и серьезные общие проблемы, без решения которых невозможна успешная инновационная деятельность у нас в стране.
В первую очередь следовало бы подготовить законодательный запрет на возможность использования федеральных бюджетных средств, включая кредитные, в целях импорта технологий и материалов из стран дальнего зарубежья в ситуации, если отечественный производитель способен полностью обеспечить необходимые поставки соответствующих технологий и материалов. Конкретный пример здесь — упоминавшееся постановление о создании в России производства катализаторов крекинга по устаревшей западной технологии. Ведь это смешно: никакая уважающая себя страна бюджетные средства, полученные от своего налогоплательщика, не будет передавать за рубеж для того, чтобы создать конкуренцию своему же налогоплательщику. Такой поступок являлся бы одним из самых страшных нарушений государственных законов.
Считаем, что необходимо также ввести высокие таможенные пошлины на импортируемые из стран дальнего зарубежья технологии и материалы, если таковые имеются среди отечественных завершенных и прошедших межотраслевую экспертизу разработок. Отметим, что во многих странах такие пошлины практикуются, причем значительную часть подобных пошлин принято передавать на реинвестирование отечественных конкурентов закупаемым технологиям. Например, в Малайзии с удовольствием импортируют западные технологии нефтепереработки, потому что таможенные пошлины при таком импорте идут национальным разработчикам аналогичных технологий. Получается, что западные нефтеперерабатывающие фирмы очень эффективно поддерживают развитие национальных малайзийских фирм. То же наблюдается и во многих других странах.
Необходимо также последовательное проведение политики государственного протекционизма на экспорт отечественных технологий и материалов, прежде всего путем разумной налоговой политики.
Для химиков важна и целая группа более специальных и/или специфических вопросов. В частности, сейчас зарубежные фирмы, осуществляющие реконструкцию или создание новых производств, нередко связывают наши заводы такими условиями, при которых последние не могут использовать даже отечественные расходуемые материалы. Дело доходит до абсурда. Недавно на наши заводы по производству аммиака англичане стали поставлять китайские катализаторы. Почему? Да просто потому, что английская фирма, которая реконструировала наши заводы, ранее сделала это в Китае, получив там за свои труды в виде платы не деньги, а катализаторы. Естественно, при этом наши катализаторные заводы стоят и безвозвратно разрушаются.
Нет сомнения, что и здесь были бы возможны разумные подходы к защите российских производителей со стороны государства.
Существенно, что в настоящий момент наиболее успешной оказывается коммерциализация отечественных разработок с участием зарубежных инжиниринговых фирм, которые могут, в частности, обеспечить и гарантии, и сервис. Такие фирмы должны быть также под защитой нашего государства.
В нынешних условиях поисковые работы могут финансироваться как на безвозвратных, так и на возвратных началах. Так, например, государственные научно-технические программы и целевые программы государственных научных центров принято финансировать на безвозвратных началах. В то же время нами испытаны и каналы, где мы обязаны часть инвестиций возвращать, и мы уже возвращаем. Такими являются каналы Фонда технологического развития, а также новой специальной финансовой группы поддержки химических разработок — структуры "ИНКОРН" при ГКНТ РФ.
В последние годы у нас образовался хороший опыт по использованию схемы смешанного возвратно-невозвратного финансирования. Так, с использованием частично возвратных средств Фонда технологического развития в 1994-1996 годах были доведены до товарного уровня несколько хороших разработок для коммерциализации в России. Мы считаем, что если такая схема будет функционировать и дальше, то станут возможными и новые перспективные для страны разработки.
Для научных организаций, выходящих на открытый рынок технологий, существует множество других серьезных проблем, к счастью, тоже нередко решаемых. Однако одним из главных выводов моего выступления я хотел бы сделать вывод о том, что вхождение академической науки в рынок — это не безболезненная процедура. Не безболезненная ни для науки, ни для сотрудников научных организаций, которым приходится полностью менять свой менталитет. Наука полностью становится иной, мы трансформируемся из академического института в фирму со своими правилами жизни. Хорошо это или плохо — отдельный вопрос. Сейчас к такой трансформации нас подталкивает жизнь, если только мы хотим сохраниться специалистами своего дела и своей области науки.
Может возникнуть подозрение, что по сути Институт катализа — это вовсе не академический институт, но некий Институт промышленной химии, который случайно "затесался" в структуру Академии наук и как реальный государственный научный центр, вообще говоря, уже имеет к задачам Академии наук лишь самое косвенное отношение.
Смею утверждать, что это совсем не так. В последние годы в химической науке и химической промышленности прослеживаются очень серьезные новые тенденции, которые стали сейчас предметом глубокого анализа за рубежом, в том числе со стороны правительств развитых государств и серьезных, инвестирующих и думающих фирм. Каковы эти тенденции в частной области катализа?
Катализ — это самая наукоемкая часть промышленной химии. Даже крупнейшим фирмам типа "Шелл" и "Дюпон" (каждая с бюджетами на науку свыше одного миллиарда долларов в год) уже не по средствам организовать полномасштабный цикл исследований с целью создания новейших катализаторов и каталитических технологий, потому что обычно по-настоящему "прорывные" разработки в области катализа базируются на очень глубоком научном фундаменте, на фундаментальных исследованиях. Тенденции во всем мире следующие: передавать весь цикл разработок в специальные крупные исследовательские комплексы, вне фирм, в комплексы, которые обладают необходимым широким научным потенциалом, комплексным и поэтому огромным приборным парком, огромным же персоналом. Только в последние два года по принципу нашего Института катализа за рубежом, в Голландии и Англии, были созданы два новых института катализа, объединяющие усилия многих специалистов, академических лабораторий и департаментов университетов с усилиями специализированных промышленных организаций. В мире институтов катализа, созданных по типу первопроходца, нашего сибирского Института катализа, было семь, а с этими двумя — уже девять. Потому что если не будет фундаментальных исследований (а у нас в стране только Академия наук может их выпестовать, поддержать и профинансировать) — не будет вообще и никаких существенных продвижений в промышленном катализе. Мы согласны с тем, что наш Институт не простой академический институт — мы ушли дальше многих по технологиям, у нас есть инженеры-проектанты, в ряде случаев мы можем уже даже сдать промышленный аппарат "под ключ". Но это уже следствие того, что требовала от нас страна на протяжении десятилетий, и того, что сейчас нас поставили перед необходимостью зарабатывать деньги.
Хотелось бы подчеркнуть, что отмеченные тенденции объединения академической и прикладной науки под крышей крупных независимых исследовательских центров просматриваются не только в катализе. И происходит это путем перетекания "корпоративных" исследовательских центров крупных фирм в мощные комплексы, создаваемые на базе академических или университетских лабораторий.