ЧЕЛОВЕК В ЕГО ИСТОРИИ
|
«История — это самый опасный продукт, выработанный химией
интеллекта. Ее свойства хорошо известны. Она заставляет мечтать,
она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания,
растравляет их старые раны, мучает их во время отдыха, вызывает у
них манию величия и манию преследования и делает нации желчными,
высокомерными, нетерпимыми и тщеславными. История оправдывает
все, что угодно. Она не учит абсолютно ничему, ибо содержит в
себе все и дает примеры всего».
Поль Валери.
|
 |
|
Историческая тема все больше обрисовывается в поле общественного
внимания. Особенную остроту приобретают коллизии вокруг школьных
учебников истории. Можно услышать даже такие заявления:
«Правительство вовремя не обратило внимание на учебники новейшей
истории.» Президент России В. Путин поручает президенту РАН Ю. Осипову проверить все учебники истории средней школы. Все это, на
наш взгляд, требует более пристального анализа не только
учебников, а, может быть, даже в первую очередь, самого
исторического знания, его особенностей и роли в жизнедеятельности
социума. В самом ли деле, например, воспитание патриотизма
находится в антагонистическом противоречии с требованием учить
мыслить? Почему человек интересуется своим прошлым? Из праздного
любопытства? Или, напротив, тут скрывается нечто значительное и
важное, без понимания чего останется непонятным и ущербным наше
представление о самом человеке?
История становится «полем битвы». Оруэллизм
История говорит о прошлом, о том, что прошло, миновало, чего в
настоящий момент нет. И, тем не менее, человек отнюдь не
равнодушен к своему прошлому. Многое свидетельствует о том, что
историческое сознание определенным образом затрагивает всю
культуру, все проявления человеческой жизнедеятельности. Оно
образует, так сказать «вертикальный» срез человеческой
общественной жизни, а не какую-то ее часть, аспект.
В антиутопическом романе английского писателя Дж. Оруэлла «1984»
описано общество, в котором существует целая «служба истории».
Смысл ее деятельности в том, чтобы уничтожать или подделывать
документы, исправлять книги, переписывать картины,
переименовывать улицы, статуи, города, фальсифицировать даты и
характер происшедших событий. Прошлое постоянно корректируется,
подделывается, исходя из интересов господствующего политического
режима.
И историческое прошлое, действительно, становится подчас ареной
массовых подчисток, искажений, прямых фальсификаций.
Напрашивается, казалось бы, уточнение: речь идет все же об
определенном отклонении от нормы, об аномалии, исключении из
правил социальной жизни, своего рода социальной болезни. Но так ли это? Еще Гете утверждал, что каждое поколение переписывает
историю заново.
Чем же объяснить, что прошлое, история, ушедшие казалось бы за
далекий горизонт сегодняшних наших интересов, болей, столкновений
и задач, становятся «полем битвы»?
Наука ли — история?
Прежде чем отвечать на затронутые вопросы, обратимся к самому
историческому знанию, к природе тех образов и представлений о
прошлом, которые становятся предметом яростных столкновений,
«переписывания», искажений и фальсификаций. Уже около ста лет
обсуждается проблема специфики исторической науки. Сложились
несколько существенно-разных представлений по вопросу о
своеобразии исторического знания.
1. История принципиально отличается от наук вроде биологии или
физики тем, что ее интересует всегда и всюду нечто уникальное,
исключительное, неповторимое. Естественнонаучные же дисциплины
интересуются повторяющимся, общим. Объектом исследования
исторической науки становятся лишь ценные, значимые события и
явления. История, и в этом ее главная отличительная черта,
выступает как наука о ценностях, как наука о культуре. В этом
качестве она противостоит наукам о природе.
2. Своеобразие истории в том, что она — наука «понимающая». Она
имеет дело с проявлениями душевной жизни человека, а чужую
душевную жизнь мы постигаем за счет вчувствования, вживания в
другое «Я» или культуру. Природу, в отличие от душевной жизни, мы
объясняем. Историческое и вообще гуманитарное исследование имеет
структуру диалога, беседы с тем «Я», культурой, которые
изучаются, в то время как естественнонаучное исследование имеет
структуру монолога.
3. История — сродни искусству. Это синтез теоретического и
художественно-образного мышления. Поэтому к истории нельзя
подходить с теми же мерками, с какими мы относимся к другим
наукам.
4. Ошибочно считать, что история принципиальным образом
отличается от других наук. Если различия и есть, то они — в степени
развития. Просто история не обладает еще столь же
разработанной теорией, как, допустим, физика или генетика.
Какая же из перечисленных позиций в споре предпочтительнее? На
чьей стороне истина? Оказывается, определенные основания имеет
каждая из точек зрения. В то же время, каждая из них по-своему
ограничена.
Нарративная история.
История как форма социальной памяти
Первый вид историографии может быть назван нарративной или
реконструктивной историей. Ее основная задача — восстановить
облик прошедших событий и явлений. Историк описывает прошлое, как
если бы мы его наблюдали, находясь там. Такая историческая
реконструкция, таким образом, должна создавать «эффект
присутствия» в прошлом. Можно сказать и по другому: историк
строит своего рода «машину времени». Еще одной аналогией
деятельности историка в данном случае будет деятельность
палеонтолога, восстанавливающего по сохранившимся костям, костным
остаткам облик вымерших животных. Данный вид историографии
следует, однако, отличать от историографии собственно научного
типа. Здесь уже не ставится задача реконструкции прошлого,
достижения «эффекта присутствия» в прошлом. Подобно объектам
современной физики, объекты историографии собственно научного
типа становятся принципиально ненаблюдаемыми. Складывается как бы
разделение труда, функций: строгие факты, подтверждение их
подлинности остается в компетенции историка, научной
историографии, целостные картины жизни прошлых эпох (далеко не
всегда соответствующие этим фактам, почему и вспыхивают скандалы
вокруг художественных произведений на исторические темы)
сосредотачиваются в сфере искусства. И только их взаимная
дополнительность создает, не без известных потерь и противоречий
желаемый образ истории, своеобразный «лифт» в прошлое.
Нарративная история, таким образом, оказывается элементом
социальных мнемонических структур. Можно вместе с тем утверждать,
что упоминавшиеся выше явления и парадоксы, вроде «оруэллизма» и
т.п. должны найти свое объяснение исходя из особенностей
функционирования социальных мнемонических структур.
Теоретическая история.
История как наука о времени
Главный интерес теоретической истории — правильность и
повторяемость события и явлений. В русле научной историографии
появляются теоретические модели, не отличающиеся по своему
познавательному статусу от таких естественнонаучных категорий,
как электромагнитное поле в физике, биогеоциноз в экологии, геном
в генетике и т.п. В историографии — это
общественно-экономическая формация, культура, цивилизация,
менталитет и т.д. Историк здесь, как правило, не стремится дать
живую и яркую картину прошлого, он говорит о структурах,
общественных отношениях, он ищет объяснения тех или иных
процессов в действии каких-то объективных факторов, «сил» и
механизмов.
Подобно физике история, таким образом, тоже становится наукой о
пространстве и времени — историческом пространстве и
историческом времени. Это, в частности, означает, что историка
интересует главным образом динамика общественной жизни, изменения
и пертурбации, которые общество претерпевает. Крупнейший
современный французский историк Ф. Бродель пользуется в этом
случае понятиями «длительная временная протяженность» и
«диалектика прошлого и настоящего».
Итак, имеются две формы исторических исследований, существенно
разнящихся по своим познавательным характеристикам. Одна из них,
первая по времени возникновения, выражает действие механизмов
социальной памяти. Это нарративная, «рассказывающая» история.
Строго говоря, она не соответствует критериям научной
рациональности, то есть общим правилам научного исследования, не
подчиняется им. Другая форма историографии — это уже собственно
научная, теоретическая история, вполне отвечающая такого рода
правилам. Если первая создает реконструкцию прошлых событий,
формирует представления о них, то вторую интересуют по
преимуществу «законы», объективные механизмы социальных
изменений, проявления исторического времени.
Рассмотрим теперь, в чем необходимость исторической памяти и,
соответственно, форм исторического исследования, ее обслуживающих
Жизнедеятельность общества и историческая память
Социальная память — это своеобразное хранилище опыта
практической и познавательной деятельности. В нашем же случае
основное значение имеют не аспекты хранения и передачи опыта
деятельности, а воспроизводство жизнедеятельности и сохранение
сплоченности социальных групп, сообществ, наконец, общества в
целом. В данном отношении историческая память выполняет две
основные функции.
1. Наличие общей исторической памяти позволяет людям испытывать
ощущение и сознание сопричастности, принадлежности к
определенному обществу. Общая память поколений есть основа
единства общества, социальных групп, их самотождественности, или
того, что на языке социологии называется идентичностью. Поколения
сменяют друг друга, а общество, например нация, сохраняет свою
целостность. Каждое последующее поколение сохраняет чувство
принадлежности именно к данному человеческому сообществу.
Разрушение исторической памяти ведет к кризису идентичности, а
этот последний к атомизации, распаду общества. Вновь прибегая к
социологическим категориям, историческую память следует
охарактеризовать как центр объединения социальной группы. Все это
объясняет, к примеру, почему отношение к фактам прошлого вызывает
столь болезненную, порой экзальтированную реакцию в ситуациях
национальных напряжений, конфликтов, в периоды складывания
национальных единств. Историческая память нации — ее ценность,
нечто для общества значимое, поэтому всякое покушение на нее и
вызывает острую негативную реакцию, стремление ее защитить и
утвердить. Конечно, подобная реакция отнюдь не всегда по своей
силе и обоснованности соответствует реальному положению вещей,
реальной опасности. Такая угроза может преувеличиваться, подчас
сознательно и целенаправленно, исходя из текущих политических
интересов. Охотно педалируют подобные ситуации всевозможные
политические проходимцы и демагоги.
2. Историческая память, и это тоже ее важнейшая функция, является
средством передачи от поколения к поколению принятых в обществе
систем ценностей. Ценности — суть конечные основания выбора.
Память всякой общественной системы выступает не только как
аккумулятор опыта деятельности, опыта решения всевозможных
практических задач. Память накапливает и опыт выбора. Проявляется
это, прежде всего, в том, что в историческую память включаются в
качестве образцов те конкретные поступки, те деяния, которые
общество считает идеалами, оптимальным воплощением принятых
систем ценностей. Здесь кроется тайна «воспитательного»
воздействия историографии. В основных своих чертах механизм
воспитательного воздействия истории тот же, что и механизм
воздействия всякого воспитателя на воспитуемого. История, точнее,
действующие лица исторической драмы демонстрируют образцы выбора
в ситуациях, участниками которых как бы становятся те, кто
обращается к изучению истории. Происходит приобщение личности к
совокупному ценностному опыту общества. В подобных
обстоятельствах личность переживает этот опыт и тем самым как бы
проживает его. В этом переживании много общего с восприятием
произведений искусства. Ведь и искусство приобщает человека к
миру ценностей.
Жизнедеятельность общества и историческое время
От нарративной историографии, связанной по преимуществу с
мнемоническими структурами общественной жизни, перейдем теперь к
собственно научной (теоретической) истории. Как уже отмечалось, в
центре ее внимания — социальные изменения, «диалектика прошлого
и настоящего». Историческое время отнюдь не совпадает с
измеряемым приборами, выражающим величину длительности природных
событий физическим временем. Не тождественно историческое время и
простой хронологической последовательности исторических событий.
Напротив, социально-историческое время определяет характер
восприятия и интерпретации природных ритмов, составляющих основу
физических измерений времени. Можно сформулировать следующее
определение: историческое время есть присущий данному обществу
способ (норма) интерпретации происходящих событий в категориях
прошлого, настоящего и будущего.
Определенные формы исторического времени, или, как можно еще
сказать, исторического сознания, задают и определенное отношение
к реальности, реальной действительности. В одних случаях — это
динамичное, стимулирующее изменения восприятие мира,
в других — статичное, косное, придающее изменениям негативный смысл.
Учитывая данное обстоятельство, известный французский этнограф и
философ Клод Леви-Строс различает общества «горячие» и общества
«холодные». «Горячие» общества ориентированы на изменения.
Меняется внешняя среда, нравы, обычаи, взгляды, язык. Именно в
таком обществе живет большинство человечества со времен неолита.
Главная особенность «холодного» общества — это способность не
изменяться. Таково, например, первобытное общество в ранней эпохе
его существования. Известные черты «холодного» общества несут
в себе многие последующие цивилизации.
Если историческое, то есть ориентированное на изменения
действительности, сознание означает «присвоение» истории, то
аисторическое сознание ведет к «бегству» от истории. Архаическое
человечество как будто бы защищается, как может, от всего нового
и необратимого. Носителем аисторического сознания является миф. В
первобытном обществе аисторическое сознание представлено так
называемым «мифом вечного возвращения». В целом подобное
восприятие исторического времени позволяет, говоря словами
известного культуролога и историка ХХ в. Мирчи Элиаде,
преодолевать «ужас истории», то есть последствия всевозможных
катастроф, нашествий, войн и т.п. В достаточно радикальных формах
«миф вечного возвращения» преодолевается лишь в Новое время. На
смену циклическому времени приходит идея линейного времени, то
есть представление о том, что социальные изменения имеют
направленный характер.
Демифологизация исторического времени, появление теоретических
представлений о его структуре вовсе не означает, что «миф вечного
возвращения» полностью вытесняется из общественного сознания.
Напротив, он сохраняется в мировоззрении определенных социальных
категорий. В этом объяснение возникающих подчас подобно эпидемиям
слухов и пророчеств о близком конце света, корни влияния тех
христианских церквей, которые акцентируют, выдвигают на первый
план идею второго пришествия, конца света и т.д.
Итак, вопреки распространенному мнению, имеют место не одна, а
две историографии (истории), или, рискнем употребить это слово,
социальных «службы»: служба исторической памяти и служба
исторического времени. И по своим функциям, и по своим
механизмам — они существенно различны. Представляется, что многие споры и
дискуссии, в особенности вокруг преподавания истории в школе
могут найти свое разрешение, если понять и учесть указанные
различия.
Г. Антипов, д. филос. н., проф.,
зав. кафедрой гуманитарных основ
государственной службы СибАГС
С. Красильников, д. и. н., проф.,
зам. директора Института
истории СО РАН
стр. 5
|
