УЧЕНЫЙ С МИРОВЫМ ИМЕНЕМ
В день празднования 65-летия образования Иркутской
области, академику Михаилу Григорьевичу Воронкову присвоено
звание "Почетный гражданин Иркутской области".
Г.Киселева, "НВС"
Согласно американскому журналу "Scientist" по цитируемости в
мировой литературе иркутский ученый Михаил Воронков занимает одно
из первых мест среди химиков России, а по продуктивности
третье место среди всех ученых мира.
Михаил Григорьевич, как формировался ваш характер?
В детстве я был ужасным хулиганом, неутомимым в шалостях.
Родители старались дать мне хорошее воспитание и в 5 лет я
говорил по-немецки так же хорошо, как и по-русски, читал немецкую
литературу.
Очевидно, кипучая энергия, которая бродила во мне, должна была
найти выход. Чем только я ни увлекался минералогией,
электротехникой и радиотехникой, туризмом, мастерил приемники и
устраивал домашние концерты, и даже ставил оперы.
Коллекционировал минералы, марки и монеты, писал стихи, занимался
спортом легкой атлетикой, дзю-до, самбо. Посещал школу техники
речи и кружок юных поэтов в Ленинградском Доме писателей. И в
школе занимался в самых разных кружках. Сколько себя помню,
всегда был лидером.
Когда вы поняли, что химия ваше призвание?
Однажды, тогда мне было лет восемь, получил подарок набор
"Химические опыты на дому", и это решило мою судьбу. Меня
поразили те фантастические превращения, которые можно было
осуществлять с помощью химических реакций выращивать
разноцветные кристаллы, получать взрывчатые вещества и краски,
превращать воду в молоко или вино... Дело было на даче, и я начал
изобретать всякие яды от мух и комаров. Таким образом, у меня с
детства появился интерес к биологически активным соединениям. А
когда вернулся в город, начал искать в энциклопедии все о химии и
изучать другие подвернувшиеся литературные источники.
Периодическую систему Менделеева выучил наизусть. С этих пор в
доме царили невообразимые запахи, гремели взрывы и пылали пожары.
Как-то, после очередного "эффективного" эксперимента отец решил
выпороть меня. Бегал вокруг стола с ремнем и кричал: "Будешь еще
заниматься химией?". На что я ему отвечал: "Буду, буду!". В школе
я записался в химический кружок, а поскольку в этом же здании
размещался пединститут им. Покровского, то скоро проник на
кафедру химии. Профессор, который ею руководил, меня полюбил и
всячески потворствовал моим экспериментам. Уже в четвертом классе
я удивлял студентов своим знанием химии, а в восьмом занимался
в городской научной станции Ленинградского Дома пионеров.
Выбор был сделан, и когда поступал на химфак университета, не
было никаких сомнений.
Вы участник Великой отечественной войны, отмечены
наградами...
Когда началась война, заканчивал третий курс ЛГУ. Накануне,
20-го июня, в Саблино проводился университетский кросс. Я,
естественно, участвовал в нем, поскольку был одним из лучших
бегунов университета. И стал победителем кросса на 1000 метров.
После устроили вечеринку, ранним утром на берегу реки любовались
восходом солнца. Приехал в Ленинград, завалился спать. В 12 часов
дня прибежал мой лучший друг Валя Крюков: "Мишка, вставай!
Война!". Мы сразу побежали в военкомат записываться
добровольцами. Очередь огромная, отстояли, а нам говорят:
"Студенты? Идите в университет, там в партбюро вас определят".
Нас зачислили в студенческий саперный батальон. Мы строили на
Карельском перешейке противотанковые рвы, работали как черти.
Потом нас перевели в ополчение. А я и тогда уже плохо видел, это
заметили. Меня послали на курсы химической защиты. Это спасло мне
жизнь весь первый отряд студентов ЛГУ, в который я так
стремился, погиб под Стрельной... Все мои лучшие друзья.... А
меня направили начальником химслужбы в 102 батальон
Василеостровской дивизии Ленинградской армии народного ополчения,
а затем в 209 истребительный батальон НКВД ловить шпионов,
охранять город. Надо сказать, что первое время мы воспринимали
все по-мальчишески. Было жутко любопытно. Например, в первый
воздушный налет на Ленинград забрались на крышу Академии
художеств, нашу временную казарму, смотрели феерическое зрелище:
взрывы, трассирующие пули, над городом огромные белые клубы дыма.
Это горели Бадаевские склады, в которых хранились все
продовольственные запасы города...
Мне довелось охранять здание Академии наук, родной университет.
Моей второй казармой была бывшая школа на острове Голодай: жуткая
холодина, голод. Поздней осенью, получив увольнительную,
отправился домой навестить родителей. Объявили воздушную тревогу,
но я не стал прятаться в укрытие, продолжал свой путь и, вдруг,
почти у родного дома, взрыв, и дальше ничего не помню. Так я был
контужен и потерял зрение на один глаз. Второй глаз видел плохо,
но это не помешало мне досрочно (за четыре года) завершить
университетское образование, окончить аспирантуру, защитить
кандидатскую и докторскую диссертации.
В 1975 году мое зрение резко ухудшилось, но знаменитый профессор
С.Федоров сделал блестящую операцию, и я почти 10 лет видел белый
свет. Но вот уже 18 лет, как я полностью потерял зрение. И тем не
менее, темп работы не снизил. Сложные формулы представляю
умозрительно, хотя, это порой бывает непросто.
О ком из учителей сохранили теплые воспоминания?
Считаю себя внучатым учеником трех выдающихся российских
химиков-академиков А.Фаворского, Н.Зелинского и В.Ипатьева. В
Ленинградском университете под руководством ближайших сотрудников
А.Фаворского начал заниматься научными исследованиями, а после
войны стал последним аспирантом академика. Поскольку он сам почти
не бывал в институте органической химии АН СССР, моим
"микрошефом" был М.Шостаковский, который впоследствии стал
членом-корреспондентом АН СССР и директором института, где я
сейчас работаю. Когда в марте 1942 года меня эвакуировали из
Ленинграда по "дороге жизни", я попал в Свердловск, там в
университете моими учителями были профессора МГУ Ю.Юрьев и
Р.Левина, любимые ученики академика Зелинского. В своей дипломной
работе я даже открыл новую реакцию и объяснил ее механизм своим
учителям. После этого они пригласили меня в аспирантуру МГУ, но я
решил отправиться в Институт органической химии АН СССР, в
Казань, куда он был тогда эвакуирован. Там вновь попал в школу
академика А.Фаворского. Начиная с 1948 года, в Ленинградском
университете, а затем в Институте химии силикатов в лаборатории
профессора Б.Долгова ближайшего сотрудника академика
В.Ипатьева, увлекся (на всю жизнь) кремнийорганической химией.
В одном иностранном издании сказано: "В начале 60-х годов ХХ
века русская наука совершила прорыв в развитии человеческой
цивилизации: советские физики открыли дорогу в космос, а
советские химики открыли "мир неживого в живом"... "Русский
химик Воронков оживил мертвый элемент кремний!".
Много более выдающихся открытий случилось в прошлом столетии.
Долгое время считали, что соединения кремния биологически
инертны, бесполезны и даже вредны, хотя и преобладают в природе.
Земная кора на 75% состоит из соединений кремния, кремнезема и
силикатов. Еще в 19 веке в лабораториях стали синтезировать
соединения кремния, но все они оказались биологически мало
активными. В начале 60-х годов я начал изучать новый класс
кремнийорганических соединений, которые назвал силатранами
(теперь это общепринятое и широко распространенное название).
Некоторые из них неожиданно оказались токсичными (во много раз
токсичнее, чем синильная кислота или стрихнин), и об этом я
впервые доложил в 1965 году в Праге на 1 международном симпозиуме
по кремнийорганической химии. Мое сообщение произвело фурор,
публикация об этом незамедлительно появилась в американском
журнале. И с тех пор под моим руководством начались интенсивные
исследования биологической активности органических соединений
кремния, к которым впоследствии присоединились ученые других
стран. Мы установили, что силатраны могут быть не только очень
токсичны, но и очень полезны для живых организмов, опубликовали
большую монографию "Кремний и жизнь". Она выдержала два издания,
была переведена на немецкий и румынский языки.
А какое применение нашли силатраны и их аналоги?
На их основе созданы новые лекарственные препараты и средства
химизации сельского хозяйства, повышающие продуктивность,
устойчивость растений: хлопка, картофеля, томатов, злаков и др.
Удивительные свойства кремнийорганических соединений, в
частности, силатранов, открыли огромные возможности для
фармакологов. Ведь многие болезни человека связаны либо с
недостатком кремния в тканях и органах, либо с нарушением его
обмена. Сам процесс старения сопровождается уменьшением
содержания кремния в организме.
Разработки признаны, используются?
Государственные испытания одного из силатранов мивала, с
успехом проведены в четырех хлопкосеяющих республиках СССР. Это
позволило рекомендовать наши препараты к применению в
растениеводстве. Они также испытаны в США, Индии, Испании и
других странах. В дальнейшем было показано, что некоторые
силатраны мивал, мигуген повышают продуктивность и
жизнеспособность сельскохозяйственных животных, яйценоскость кур.
В медицине силатраны оказались стимуляторами генезиса и
регенерации соединительной и костной ткани, адаптагенами,
позволяющими организму приспосабливаться к неблагоприятным
условиям существования. Они ускоряли заживление ран, ожогов,
переломов, лечили некоторые виды облысения. Выполненные под моим
руководством разработки внедрены в медицину, промышленность и
сельское хозяйство. Мы создали ряд оригинальных лекарственных
препаратов, не имеющих аналогов в мировой медицине (феракрил,
аргакрил, трекрезан, асказол, ацизол, силакаст, силимин,
дибутирин, кобазол, сибусол и др.). Доказали, что силатраны
действуют на заживление ран и ожогов глаз, кожный волосяной
покров, костную ткань. Мивал и трекрезан нашли применение и в
косметике.
Сейчас мы разработали новый аналог феракрила аргакрил, который
обладает не только кровоостанавливающим, анестезирующим, но и
мощным антибактериальным действием. Он может применяться при
лечении ран, ожогов, гематом, при хирургических вмешательствах,
бытовых, производственных и спортивных травмах и т.д.
При Советской власти внедрять наши разработки было трудно, а
сейчас вообще невозможно. Сегодня у нас на выходе десяток новых
лекарственных препаратов, а испытать их не можем нет денег.
Испытание только одного препарата стоит более 500 тысяч рублей.
По международным масштабам это очень дешево, а для нас увы...
Как вы оказались в Сибири, и чем она стала для вас?
Я заведовал лабораторией в Институте органического синтеза
Латвийской Академии наук в Риге, в научном мире был хорошо
известен. Академик Н.Ворожцов пригласил меня возглавить институт,
которым до этого руководил член-корр. СССР М.Шостаковский. Я
сомневался, но создатель и руководитель Сибирского отделения
академик М.Лаврентьев сумел таки уговорить. И не жалею, сибирский
период стал самым плодотворным. Наука для меня самое главное и
любовь, и хобби, и смысл жизни.
А семья?
Это особая статья!
У вас очаровательная жена...
К ней можно отнести цитату из Шекспира: "Ее разнообразью нет
конца, пред ней бессильны возраст и привычки...". Она
журналистка. Работала корреспондентом "Советского Спорта" и
"Труда". Есть у меня сын и дочь, четыре внука.
Что помогало в жизни?
В основном любимая работа. Передо мной пример двух слепых
знаменитых математиков-академиков: Эйлера и Портнягина... Им
было, наверное, еще труднее (формулы, уравнения и расчеты...).
Помогали неиссякаемый оптимизм и чувство юмора, а также
спортивная закалка, полученная в молодые годы.
Как оцениваете свою жизнь с позиций прожитых лет?
Всю свою долгую, интересную, счастливую и плодотворную жизнь
занимался любимым делом, странствовал по планете, обрел много
друзей и признание. Неоднократно отмечен наградами Родины, так
что живу не зря.
Фото В.Короткоручко.
стр. 5
|